Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

29.04.2017 в 23:18

Пишет  Бастард:

Потрясающее Хогвартс!АУ

(с)

Обзорам

[L]Бастард[/L] - <a href="http://fortweyr.diary.ru/p212650927.htm">гифсет</a> с Мстительным Хогвартс!АУ

@темы: Harry Potter, Marvel

---

Прелестно!

26.04.2017 в 20:11

Пишет  Ди Д. Дажедра:

Приобщаясь к Питерскому

25.04.2017 в 06:34

Пишет  .Greenwood:

Японский фандом продолжает доставлять. Я уже как-то писала про замечательные инициативы в области русского языка, но на этом японские коллеги не остановились, представив на майский ивент 24-страничную додзинси-путеводитель по памятным местам Санкт-Петербурга.

смотреть превью

+

03.04.2017 в 07:38

Пишет  .Greenwood:

Это вин!
Просматривала новинки Тораноаны, и среди прочего там появилось вот это. Естественно, невозможно было не поделиться. Додзийный самоучитель русского языка "Я шагаю по Питеру", сёркл с говорящим названием "Вечеринка", самые необходимые в обиходе фразы: "Миска риса со свиной котлетой" и "Добро пожаловать в Петербург!!", "Поросенок/Хрюшка", а также Евгений Викторович Плющенко и Майя Михайловна Плисецкая. Шикарно! Агент добрался, но не до МАППЫ.
YoI образовательный и благие начинания японцев, фандом, в который всё включено.

приобщиться

Этот пост не коллективка, но если кто-то хочет, то в общем-то можно и заказать, пристыкую к остальным додзинси в общую посылку.

@темы: Yuri!!! on Ice

---

Shy rabbit.

Сегодня в вк написала художник-иллюстратор и спросила разрешения использовать некоторые фото в качестве референсов. Я человек мягкий и стеснительный, всегда так стесняюсь, когда хвалят мои работы. Фотоколлажи и рисунки у девушки приятные да и потом не помню, чтобы я отказывала, когда вежливы и корректны. Творчество - это прекрасно. А еще прекрасней, когда тебя вдохновляют. Я восхищаюсь работам многих людей: писателями, косплеерами, фотографами, художниками, чуть меньше список музыкантов, танцоров и певцов. Так странно осознавать, что ты тоже кого-то мотивируешь.

@темы: Cosplay

---

Пришли мои ништяки с тао. В том числе и пеналы. Решила их заполнить чем-нибудь полезным. Между делом нашла и разобрала карандаши, среди которых были и акварельные. Такая ностальгия охватила. Школьная пора, дизайн-класс. У каждого из нас помимо "Белых ночей" была коробка монделузовских карандашей на 24 цвета. А еще нам всем подарили атлас животных. В итоге рефераты по биологии были однотипные, зато иллюстрации мы рисовали сами, срисовывая все из того же атласа. Хорошее было время.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Визитка

wtf-kombat2017.diary.ru/p211742325.htm

14 февраля.

@темы: Mystic Messenger

---

Десятое поколение.

23.09.2015 в 22:22

Пишет  .Рен:

.Рен: Десятое поколение

 

Название: Десятое поколение
Бета-ридинг:  Катриона
Иллюстратор:  Narinke
Пейринг / герои: Савада Цунаеши, Реборн, Гокудера Хаято, Хибари Кея, Ямамото Такеши, Бовино Ламбо, Сасагава Рехэй, Рокудо Мукуро
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, повседневность, юмор
Размер: миди, 50,5 тыс. слов
Краткая аннотация: Савада Цунаеши – неудачник, об этом известно всем. Савада Цунаеши – двоечник: таких плохих оценок еще поискать. Савада Цунаеши – слабак: он и спорт просто несовместимы. Савада Цунаеши ничего не умеет... а впрочем, нет, он умеет рисовать
Отказ от прав (Disclaimer): мир Katekyo Hitman Reborn и его персонажи принадлежат Акире Амано
Предупреждение 1: AU, OOC. Страдания на пустом месте. Описание попытки самоубийства. Криво описанная матчасть: автор скачет по прерии на ковбойских штанах
Предупреждение 2: автор тащится от персонажей. В тексте нет никакого сюжета или развития персонажей – автор писал по принципу «Гокудера просто ах!», «Ямамото прекрасен, как рассвет!», «Хибари, о мой бог, Хибари» – и т.п. Результат получился соответствующим
Предупреждение 3: джен на грани фола (реально на грани!)
Примечания: навеяно HT-27. Вонгола|Тсуна. Тсуна с детства имеет талант к рисованию и мечтает в будущем стать художником, но хранит это в тайне от всех. Хранители находят спрятанные рисунки. Осознание невыполнимости желания из-за роли Босса Вонголы. NH!
Благодарности и посвящения: спасибо моему прекрасному иллюстратору  Narinke, которая меня не бросила, даже узнав о том, что именно я собираюсь писать
Cкачать фик: doc, epub, pdf
Скачать клип: ссылка на скачку

Будильник зазвонил ровно в 5.20. По мнению Цуны, самое безрадостное время приходилось не на час быка, а на полшестого утра: в такую рань все восемь миллионов богов еще спали. Не глядя нашарив на полу будильник, Цуна нажал на выключатель и откинулся на подушку. За окном негромко щебетали птицы. Первые лучи солнца золотили стоящий на столе оранжевый радиоприемник. Вставать Цуне совершенно не хотелось.

– Ну же, – сказал он себе, глядя в потолок, – будь мужчиной.

Быть мужчиной тоже не хотелось – для этого было еще слишком рано. Для всего было еще слишком рано. Несмотря на липнущие к вспотевшей коже простыни, противно было даже подумать о том, чтобы выбраться из постели.

В поисках стимула Цуна повернул голову к столу – там, прислоненный к карандашнице, стоял альбом с незаконченным наброском.

– Набор пастели на 30 цветов, – напомнил себе Цуна. – Гаммы F. Ты только подумай!

Он представил себе теплые коричневые оттенки – от бежевого до жженой умбры – невольно зажмурился и даже опустил на пол одну ногу.

Стоящий у кровати будильник продолжал мерно тикать.

– И бумага, – добавил Цуна в редком приступе вдохновения. – «Кансон» или, может быть, даже «Энгр». Целый альбом. 65 на 50.

На самом деле это была ложь – денег на такую роскошь ему наверняка не хватило бы – но ложь во спасение. Мысли о бумаге заставили Цуну опустить на пол и другую ногу. Лежать стало совсем неудобно, и он таки встал.

Возле кровати валялись небрежно брошенная одежда и сумка с полученными с вечера газетами. Цуна медленно оделся, не забыв спрятать взлохмаченные вихры под бейсболку. Расчесываться означало попусту тратить время.

Наклонившись за сумкой, он широко зевнул и вышел из комнаты. В доме царила тишина. Мама еще спала, и Цуна ей откровенно завидовал: она могла не только лишних полчаса понежиться в постели, но также не имела неудобного и дорогого хобби, заставлявшего заниматься ненавистной подработкой.

Велосипед стоял там же, где и всегда. Цуна положил сумку с газетами в проволочную корзину и вывел его за ворота.

Начиналось самое трудное, из-за чего – не считая ранней побудки и природной лени – Цуна так ненавидел доставку газет.

Он смерил велосипед мрачным взглядом – тот выглядел совершенно невинно, но Цуну было не провести.

– Наш текущий счет, – сказал Цуна велосипеду, – четыреста шестьдесят девять моих побед и шестьсот семьдесят шесть твоих. И знаешь что, сегодня ты потерпишь поражение!

Хромированные ручки велосипеда скептически блеснули.

– Да что я тут перед тобой распинаюсь, – буркнул Цуна, перебрасывая ногу через низкую раму и опуская на педаль.

Ездить на велосипеде без поддержки Цуна научился к пятому классу. К несчастью, ездить в его случае не означало не падать. Цуна мог без преуменьшения сказать, что свои трудовые деньги он буквально зарабатывает потом и кровью.

Тронувшись с места, Цуна неуверенно закрутил педали. Лучшим способом сохранить равновесие было вообще о нем не думать. С легкостью, которую выработали шестьсот семьдесят шесть поражений, он переключился на мысли о том, как сложится день, когда эта проклятая всеми богами доставка наконец-то закончится. Сначала он примет долгий душ, затем замажет ссадины йодом… Нет-нет, Цуна зажмурился, только позитивное мышление! Никаких ссадин у него не будет! Итак, он примет душ, переоденется в форму и спустится вниз. Позавтракает чем-нибудь вкусным – хорошо бы стейком, но яичница тоже сойдет – немного поболтает с мамой, отправится в школу и даже не опоздает. Хибари будет стоять на воротах в компании префектов из дисциплинарного комитета. Наброшенный на плечи черный гакуран будет лениво развеваться на ветру, делая Хибари похожим на предводителя хякки яко, окруженного свирепыми демонами – только без тетина на плече. Цуна снова засмотрится и огребет воспитательный подзатыльник – хорошо, если только один. Затем пойдет в класс и отсидит там скучные и непонятные уроки. Возможно, завалит очередной тест – интересно, им нужно было к чему-нибудь сегодня готовиться? Бросит несколько вороватых взглядов на Кеко – и столько же на Ямамото, чиркая бесформенные каракули на форзаце тетради и снова отчаянно желая того, на что ему никогда не хватит смелости... После уроков попытается откосить от дежурства и сбежит домой, где – наконец-то! – сможет немного порисовать…

Словно смеясь над этими планами, молодое утреннее солнце издевательски било в глаза.

Сколько Цуна себя помнил, у него всегда была интуиция. Даже не так, Интуиция – обязательно с большой буквы. Возможно, она досталась ему от какого-то далекого предка, а возможно, предназначив Цуне кучу опасностей и унижений, судьба решила сжалиться и дала ему возможность подготовиться к ним загодя.

Так или иначе, интуиция у Цуны была, и, согласно ей, сегодня его ожидало нечто ужасное. Взявший за правило знать своих врагов в лицо Цуна поначалу подозревал, что все обернется стычкой с соседской чихуахуа – та при каждом удобном случае выбегала за ворота и хватала его за ноги. Однако на этот раз чихуахуа предпочла ему прикорнувшую на солнце кошку, и Цуна вернулся домой без приключений. Новыми ссадинами он тоже не разжился – доставка прошла на редкость мирно – однако интуиция и не думала успокаиваться.

Цуна проторчал под душем четверть часа, воображая разные ужасы и прислушиваясь к себе. Опоздание в школу, стычка с хулиганами, проваленный тест, потерянные карманные деньги – все это было не то. Интуиция заходилась в безмолвном крике, побуждая Цуну сделать что-нибудь – хоть что-то! – для предотвращения надвигающегося несчастья, однако ему оставалось только разводить руками. Как спастись от беды, если ты понятия не имеешь, в чем она заключается?

Положив в школьную сумку пригоршню пластырей и посчитав приготовления к чему-то ужасному законченными, Цуна решил больше не забивать себе этим голову и отправился завтракать.

Окружающий мир был непредсказуем и опасен, однако дома об этом можно было не думать. Дом являлся тихой гаванью, безопасным убежищем – здесь были альбом, мама и еда. И если повезет, сегодня эта еда будет включать в себя салисбурский стейк.

– Доброе утро, мам, – произнес Цуна, входя в кухню и едва не спотыкаясь о чьи-то ноги. – Что сегодня на за…

Ладони у Цуны мгновенно вспотели, в желудке потяжелело, словно он случайно проглотил булыжник.
Вот оно – нечто ужасное, шепнула интуиция.

Цуна мысленно с ней согласился.

Сглотнув, он уставился на гостевые тапочки – черная пара в их доме всегда приберегалась только для одного человека – затем перевел взгляд на длинные, затянутые в черный лен ноги, оттуда – на расстегнутые полы черного пиджака, темно-желтую рубашку, черно-желтый галстук и наконец на зажатую в смуглых пальцах крохотную фарфоровую чашку. Поверх чашки на него смотрели проницательные черные глаза.

Цуна сглотнул и машинально открыл рот.

– Попробуй только заорать, – произнесло нечто ужасное, – и я заставлю тебя пробегать по городу в одних трусах все лето.

Цуна закрыл рот так быстро, что у него клацнули зубы.

– Ре-ре-ре-ре… – начал было он.

Нечто ужасное самодовольно ухмыльнулось.

«Ну, разумеется, – подумал Цуна горько. – Довел до заикания – и радуется. Ну что за человек?!»

– Реборн, – наконец выдавил он, – когда ты приехал?

– Сегодня утром, – ответила вместо Реборна Нана.

– А почему не предупредил? – осведомился Цуна мрачно – и тут же поморщился. Вопрос прозвучал словно обвинение. Обвинений Реборн не любил. Словно подтверждая эти мысли, тот сузил глаза и отставил чашку в сторону. – Я хочу сказать, – торопливо поправился Цуна, – я бы подготовился.

«К примеру, переехал на Хоккайдо».

– Я знаю, о чем ты думаешь, – скучающе сказал Реборн, протягивая опустевшую чашку Нане за новой порцией кофе.

Наверное, и вправду знал.

Цуна вздохнул и принялся думать о таблице умножения.

– И сейчас тоже знаю, – хмыкнул Реборн. – Позже я тебя примерно накажу, но пока что можешь позавтракать.

Цуна покосился на маму – та счастливо гремела кастрюлями, хотя любой другой родитель нашел бы фразу о наказании, сказанную их ребенку взрослым и посторонним, в общем-то, мужиком, довольно подозрительной. Снова вздохнув, Цуна практически упал на стул. Кто бы подумал, что нечто ужасное будет столь ужасным? От Реборна пластыри точно не спасут.

Завтрак Цуна проглотил, почти не жуя. Несколько раз обжег язык, пытаясь протолкнуть в горло слишком горячую яичницу – но по сравнению с тем, чтобы оказаться подальше от Реборна, это были сущие мелочи. Цуна был последним человеком, который бы назвал себя умелым стратегом или хитроумным тактиком, но даже он понимал: иногда, чтобы выиграть в крупном, приходится жертвовать по мелочи.

Чмокнув маму в щеку – и не дожидаясь, пока она упакует ему бенто, – Цуна вылетел в прихожую, всунул ноги в туфли и был таков. Реборн провожать его не вышел – отпаивался кофе после перелета – и Цуна искренне понадеялся, что этот рейс Рим-Токио проходил сквозь одну сплошную зону турбулентности. Может, тогда остаток дня Реборн проспит, вместо того, чтобы тратить время на хитроумные интриги и каверзы.

Уроки, обычно тянувшиеся целую вечность, сегодня закончились слишком быстро – Цуна не отказался бы продремать над конспектами до самого вечера. Положив голову на парту, он безучастно смотрел, как беззаботно болтающие одноклассники собирают вещи. При мысли о том, чтобы пойти домой, к Реборну, внутри поднималась волна первобытного ужаса.

Можно вызваться убраться в классе, подумал он, а еще лучше – сразу во всей школе. Тогда работы хватит не на одну неделю. Можно будет ночевать в подсобке, среди тряпок и швабр. Немного тесновато, но лучше уж так, чем под одной крышей с Реборном. Еще можно вступить в кружок астрономии – интересно, у них вообще такой есть? Тогда Хибари, который очень не любит, когда кто-то без причины задерживается в его школе, мог бы закрыть глаза на ночевки на крыше.

Еще можно сбежать из дома – но это уже совсем крайний случай. Цуну – с его-то везением – наверняка в первый же час загребут за бродяжничество и упекут в камеру с дикими разнузданными байкерами, которые… Цуна сглотнул. Реборн, конечно, был ужасен, но в таком плане на него не посягал. Нет, побег из дома точно отпадает – свой первый поцелуй (и все остальное тоже) Цуна планировал сберечь для милой и, по возможности, красивой девочки, а не для воняющего пивом бородача, затянутого в кожу.

Собрав тетради и кое-как запихнув их в сумку, Цуна вышел из класса. Немного послонялся по школе – астрономического кружка у них не оказалось, а ведь идея была такой замечательной – и остановился у бейсбольного поля. Ямамото в компании первогодок тренировал замах. Послеобеденное солнце било в глаза, и Цуна различал лишь темный силуэт, ритмично взмахивающий битой – но Ямамото он узнал бы где угодно. Широкий разворот плеч, гордая посадка головы, уверенные движения, гибкое натренированное тело… Пальцы зачесались открыть альбом и набросать увиденное – светлая и золотистая охра, оранжевый кадмий, жженая кость – но Цуна с легкостью подавил этот порыв: не впервой. Портреты он практически не рисовал.

Купив в конбини хлеба с якисобой и сока, Цуна свернул на детскую площадку и устроился на качелях. Именно там, ближе к ночи, его и нашел Реборн.

– Веселишься, неумеха Цуна? – спросил он, неслышно подкравшись сзади.

Волосы на голове у Цуны встали дыбом.

– Да! Нет! – он отчаянно замотал головой и едва не свалился с качелей. – Что нужно сказать, чтобы не заработать наказание?

Реборн усмехнулся. Тень от шляпы падала ему на лицо, затемняя глаза и делая усмешку откровенно неприятной. Цуна поежился и поспешно отвел взгляд.

– Если ты хотел избежать наказания, – Реборн пнул сидение, и Цуна качнулся назад, – тебе не следовало заставлять меня ждать.

– Я думал, ты отдыхаешь после перелета, – пробормотал Цуна.

– Думал – или надеялся на это? Пойдем.

Цуна нехотя поплелся за Реборном. Прозрачный свет уличных фонарей отбрасывал под ноги длинные чернильно-черные тени – Цуна чувствовал себя ужасно маленьким. Реборн не притронулся к нему и пальцем, но Цуне постоянно казалось, что он ощущает чужую руку чуть пониже плеча. Реборн неумолимо тащил его за собой, словно дьявол – душу нераскаявшегося грешника. Цуна отчаянно перебирал ногами, спешил и, не успевая, то и дело спотыкался и извинялся. Когда Реборну надоели бесконечные «простите» и «мне очень жаль», он и вправду взял Цуну за руку, и тот почувствовал необъяснимое спокойствие – словно самое худшее уже произошло, и больше можно не переживать.

Редкие прохожие с любопытством косились на высокого стильного мужчину в дорогом костюме и нескладного мальчика в школьной форме. Цуна не знал, о чем сейчас думал Реборн, но сам размышлял, не закричать ли: «Помогите, убивают!» Этими мыслями он промучился всю дорогу, а потом они пришли домой, и кричать стало поздно.

Сбросив туфли и оставив их в гэнкане, Цуна потрусил было на кухню, но Реборн тут же дернул его назад.

– Куда?

– Ужинать, – пробормотал Цуна, не понимая, зачем растолковывать очевидное.

– Не заработал.

Цуна вздохнул: это могло быть обещанным наказанием – однако Реборн никогда не разменивался на мелочи.

– Тогда пойду к себе, – Цуна направился к лестнице. На этот раз Реборн мешать ему не стал. Когда позади заскрипели ступени, Цуна даже понял, почему. Вот уж и вправду, наказание.

В комнату Цуны они вошли практически одновременно. Реборн выдвинул в центр комнаты единственный стул, уселся на него и вальяжно кивнул.

Цуна сделал вид, что не понял – это была единственная доступная ему форма протеста.

– Кажется, я слишком долго отсутствовал, – произнес Реборн задумчиво. – Иначе бы ты не забыл, что случается, если меня разозлить.

Цуна не забыл – никакое время не смогло бы изгладить из памяти эти пугающие воспоминания – и его рука машинально потянулась к альбому.

– Всего один рисунок, – произнес он, открывая ящик с пастелью и начиная отбирать нужные мелки.

– Не торгуйся.

Цуна прикусил губу.

«Один портрет, – пообещал он себе, перебирая немногочисленные листы имеющейся у него цветной бумаги для пастели. – Всего один. Я нарисую Реборна, и тогда он от меня отстанет. А потом вообще уедет – и все будет как прежде».

– Вообще-то, я в гости до конца лета, – скучающе проинформировал Реборн. – Решил провести время с семьей своего дорогого друга, раз уж оный друг… не может сделать это сам. – В голосе его звучало неодобрение.

«Не слушай его», – Цуна сосредоточился на выборе бумаги. Слоновую кость? И написать спокойную, классически выдержанную работу. Или нет, лучше охра. Подчеркнет кожу и позволит хоть немного сэкономить мелки.

Вытащив из пачки нужный лист, Цуна повернулся к Реборну и окинул его критическим взглядом. Тот сидел, закинув ногу на ногу и вольготно развалившись на стуле. Свет лампы мягко падал на его лицо, топя в тенях левую щеку, часть носа и подбородка. Идеальное освещение для портрета. Цуна стиснул зубы и принялся закреплять бумагу на мольберте.

Реборн молчал, Цуна тоже. Наверное, можно было включить радиоприемник и найти какую-нибудь музыку, но это отняло бы несколько лишних минут, а Цуне хотелось покончить со всем этим как можно быстрее.

«Значит, гризайль, – кивнул он сам себе. – Углем».

Сжав палочку угля, Цуна снова посмотрел на Реборна и перевел взгляд на закрепленный на мольберте лист, мысленно выстраивая композицию. Поза, которую выбрал Реборн, была не слишком интересной – нарочитой, неестественной да и попросту скучной. По-хорошему, следовало бы усадить его как-нибудь по-другому, немного поэкспериментировать, дать что-нибудь в руки, чтобы те не просто лежали на коленях – подчеркнуть запястья и пальцы, в конце концов, руки у Реборна были замечательные. Однако, наверное, именно этого Реборн и добивался. Чтобы Цуна демонстрировал инсайт и профессионализм, чтобы думал, чтобы работал. Чтобы простое наказание превратилось в нечто большее…

Цуна стиснул зубы: ну уж нет. Пусть сидит, как сидел.

Скупыми, аккуратными штрихами он принялся набрасывать силуэт. Наклон головы, шея, плечи, лацканы пиджака, рубашка, галстук и булавка на нем… Затем дрожащей рукой наметил короткие штрихи на месте будущих глаз, бровей, рта и носа.

«В этом нет ничего сложного, – попытался было убедить себя Цуна. – Ну, хочешь – представь, что это мама».

Он представил – и уголь тут же выпал из его ослабевших пальцев. Мир, где его и Реборна связывали родственные узы, был ужасным, инфернальным местом.

Подобрав кусочки разломившегося угля и выбрав из них самый длинный, Цуна снова вернулся к портрету. Стараясь не смотреть на лицо Реборна, он принялся накладывать уголь на костюм, тщательно растушевывая пигмент и добиваясь легкого, равномерного тона. Ему хотелось бы почувствовать привычную радость от рисования – это сделало бы все значительно проще. В мечтах он, поглощенный вызванной живописью эйфорией, легко и непринужденно заканчивал портрет и швырял им в Реборна. Вместе с мольбертом. Реальность оказалась немного иной. Цуна все никак не мог расслабиться, рука казалась чужой – он то и дело ошибался и вытирал лишние штрихи и пятна тряпкой и ластиком. Цуна наложил на костюм тени, полутени и даже блики. Тщательно заштриховал рубашку, выписал волосы… Оставалось лицо – самая важная, критическая, в общем-то, часть портрета, к которой, вопреки всем правилам и здравому смыслу, он так и не приступил. Не мог заставить себя приступить.

Чувствуя, как наливается тяжестью рука, Цуна поднял угольную палочку и посмотрел на лицо Реборна. Прочертив по листу широкую дугу, его рука бессильно опала.

Цуна знал, когда следует признать собственное поражение.

Положив брусок угля в коробку, он принялся тщательно вытирать руки тряпкой. Возможно, завтра у него получится лучше.

В висок ввинтилась зарождающаяся боль: разумеется, не получится. Кого он обманывает? Ни завтра, ни послезавтра. Дело не в том, что это Реборн. А в том, что это не мама.

– Уже закончил? – Реборн встал со стула и, потянувшись, направился к мольберту. Первым порывом Цуны было спрятать незаконченный портрет за спину, но потом он мысленно махнул рукой. Какая разница?

Рисунок Реборн рассматривал долго. Слишком долго, чтобы это было хорошим знаком.

– Что это? – спросил наконец Реборн. Голос у него был сухим, словно галета.

– Портрет, – брякнул Цуна. – На что еще это похоже?

Он упрямо отказывался смотреть Реборну в лицо. На кадык, на булавку для галстука, на верхнюю пуговицу рубашки – куда угодно, но только не в лицо.

– И чей же это портрет?

– Твой. – Цуна нахмурил брови и тоже посмотрел на рисунок. Конечно, тот был не закончен, но, по мнению Цуны, сходство было несомненным. Тот же разворот плеч, та же ленца, та же грация, та же смуглая кожа…

– А по-моему, – обвиняюще произнес Реборн, – это почти что безголовый Ник.

Губы Цуны дернулись в невольной улыбке, но он тут же запротестовал:

– Я просто не закончил рисовать лицо!

– Вижу, – произнес Реборн хмуро. – И хотел бы увидеть кое-что еще. – Он потянулся к альбому с набросками.

– Реборн!

– Заткнись.

Реборн открыл альбом на первой странице, и Цуна напрягся. Он уже приблизительно представлял, во что все это выльется.

Реборн рассмотрел набросок – портрет Наны, выполненный около двух месяцев назад – и осторожно перевернул лист. Полюбовался серией натюрмортов и предметных рисунков – ничего серьезного. Затем перевернул очередной лист и уставился на незаконченный портрет. Лицо его потемнело.

Цуна помнил этот эскиз достаточно хорошо. Время от времени он предпринимал попытки – жалкие, как и он сам – рисовать кого-то, помимо Наны, и это никогда не заканчивалось хорошо. Помнится, в тот раз он попытался запечатлеть рыжеволосую студентку, читавшую конспект на скамейке в парке – отрисовал блейзер и потрепанную обложку тетради, довольно точно передал лежащие в художественном беспорядке медно-рыжие пряди и даже изобразил, как девушка задумчиво покусывает нижнюю губу. На остальное его не хватило – на месте носа и глаз остались скупые штрихи, так и не превратившиеся в нечто большее.

Ничего не сказав, Реборн снова перевернул лист, затем еще один – и вскоре наткнулся на портрет газетчика. Опять-таки незаконченный. Затем нашел наброски, изображавшие учителя математики Цуны, пожилую соседку, подругу Наны – их Цуна тоже не дорисовал.

– Ну, понятно, – Реборн осторожно закрыл альбом и положил на стол, после чего повернулся и отвесил Цуне подзатыльник.

Цуна поморщился: не то чтобы он этого не ожидал, но все равно было больно.

– Я думал, – произнес Реборн неприятным голосом, – ты уже закончил страдать ерундой. Казалось бы, прошло уже довольно много времени. Но, очевидно, двух лет тебе недостаточно? Сколько еще это будет продолжаться? Пять, десять, двадцать лет? Всю жизнь? Сколько еще ты будешь себя жалеть?

– Я не… – начал было Цуна.

– Заткнись, – Реборн схватил его пальцами за подбородок и потянул вверх. Цуна зажмурился. – Смотри на меня, неумеха Цуна. Смотри мне в лицо.

Цуна уставился куда-то в район рта, и Реборн с силой сжал пальцы. Цуна заскулил.

– Не смотришь? – дыхание Реборна оседало у Цуны на губах, и он чувствовал слабый аромат кофе. – Неужели я такой страшный?

«Да», – подумал Цуна, но вслух ничего не сказал.

– Чего ты боишься? – спросил Реборн, и его голос, который и раньше казался неприятным, теперь звучал поистине ужасающе. – Боишься прочесть по выражению моего лица, что именно я о тебе думаю? Или, – шепнул ему Реборн, и Цуна зажмурился, – боишься, что я вообще о тебе не думаю?

Цуна сжался: это было нечестно. Реборн не должен был… знать… говорить…

А затем Реборн его оттолкнул. Цуна шагнул назад, наткнулся на стул – неловко взмахнув руками, рухнул на пол и, приложившись локтем о доски, зашипел от боли.

– Ну до чего ты жалок, – Реборн неодобрительно поцокал языком.

– Уж какой есть, – буркнул Цуна, баюкая ушибленный локоть.

– Поогрызайся мне еще, – Реборн мимоходом пнул его в бок. – Ты не слишком сообразителен, так что давай-ка я тебе растолкую. То, что ты делаешь, это трусость. Будь дело только в тебе, я не пошевелил бы и пальцем: живи как знаешь. Но помимо тебя, есть еще и Нана.

Цуна вскинулся:

– При чем тут мама?

– То, как ты поступаешь, это неуважение – к ней, как к матери. К тому, что она для тебя делает. Как тебя растит.

– Не говори так! – задрожав, Цуна сжал кулаки. Он никогда не был бойцом – и тем более не сумел бы причинить вред кому-то вроде Реборна – однако сейчас с трудом подавлял желание ударить. Ударить Реборна хотя бы один-единственный раз. – Я люблю маму!

– Уверен? – спросил Реборн едко. – Потому что вся твоя хваленая любовь сводится к выпячиванию своей социальной ущербности.

Цуна поник. Неужели… неужели… Он никогда не задумывался, как это выглядит со стороны, но неужели мама тоже думает – так?

Покачав головой, Реборн направился к двери.

– Подумай о том, что я сказал, неумеха Цуна. И перестань уже прятать голову в песок.

Той ночью Цуне приснился сон. Он снился ему довольно часто, и Цуна давно уже запомнил каждую подробность. Это не был кошмар в типичном понимании этого слова – в нем не было монстров, не было внезапно надвигающихся поездов, не было странных и опасных людей, от которых Цуна не мог убежать. Цуна не лишался голоса, не падал – ничего такого. Во сне он просто видел прошлое – двухлетней давности.

Тогда Иемицу вырвался из своего концерна и на несколько дней приехал в Намимори. Отъевшись и отоспавшись, он вспомнил о полезности свежего воздуха и повел семью на прогулку в парк. Нана настояла на том, чтобы захватить с собой плед и корзину для пикника.

Время цветения сакуры давным-давно прошло, но они все равно устроились под высоким раскидистым деревом, сень которого защищала от палящего июльского солнца. Раскинувшись на одеяле, Иемицу обнимал Нану за плечи и смотрел куда-то перед собой. Цуна возился с альбомом и пытался рисовать. Их семья не так уж часто собиралась вместе, и ему хотелось как-то запечатлеть этот момент. Постукивая палочкой угля по руке, он смотрел на отца и – как учил его Реборн – пытался увидеть. Мамино лицо он нарисовал бы даже во сне, а вот отцовское знал плохо – и теперь внимательно изучал, пытаясь запечатлеть в памяти лучики морщин у глаз, складки у рта, тонкие губы, почувствовать эмоции, угадать мысли.

Наверное, во всем была виновата интуиция. Ничем другим Цуна объяснить произошедшее не мог. Нахмуренные брови, отсутствующий взгляд, напряженно закушенная губа – на какой-то миг все это сложилось в единое целое, и Цуна и вправду увидел.

Его отец думал о работе.

Иемицу не было дома больше двух лет. Он не звонил, не писал – не навещал! – и вот, наконец-то оказавшись в кругу семьи, которую так давно не видел и с которой через несколько дней снова расстанется, – продолжал думать о своей всеми богами проклятой работе.

Даже сидя с ними, он не думал о них. О маме. О Цуне. Родной отец.

Все это время, пока Иемицу не было дома, маленький Цуна тосковал по нему, писал письма, с нетерпением ожидал звонков. Он любил отца. Но отец…

В его мыслях просто не было места для Цуны.

В этом месте Цуна обычно просыпался – прижимал руку к бешено бьющемуся сердцу, выпутывался из мокрой футболки, вспоминал, как после этого целый год не открывал альбом (как будто это могло все исправить!) и как перестал смотреть людям в лицо.

Однако на этот раз сон почему-то не закончился. Цуна все так же сидел на большом клетчатом пледе, чувствовал дуновение ветра, слышал щебет птиц и голоса играющих в парке детей.

Он отложил альбом и собрался было встать и уйти, но тут ощутил на себе чей-то взгляд. Цуна поднял глаза: Нана смотрела на него, и на лице ее была написана безграничная любовь.

– Мам, скажи, ты… разве ты не злишься на отца? – спросил он наутро за завтраком. Реборн напился кофе и, отговорившись делами, куда-то ушел. Дел у него в таком захолустье, как Намимори, не могло быть по определению, но Цуна считал, что его уход к лучшему.

Даже если вчерашние слова Реборна и были правдой, проводить время в его компании все равно не хотелось.

Цуна с матерью снова завтракали вдвоем.

Ему о стольком хотелось ее спросить. «Неужели ты все еще его любишь? Как ты справляешься – без него? Что это вообще за брак? Как ты можешь на него смотреть? Неужели тебе не страшно?»

Однако вместо этого Цуна спросил:

– Разве ты не злишься?

Нана отставила пиалку с мисо-супом и посмотрела на сына. Цуна надеялся на искренний ответ, хоть и не слишком на него рассчитывал – порой мама была слишком легкомысленной.

– Не злюсь, – сказала Нана, и что-то в ее голосе заставило его поверить в ее искренность. – Как я могу на него злиться? Ведь он дал мне тебя.

– Но я же… – запротестовал было Цуна – и осекся.

Двоечник. Никудышный спортсмен. Растяпа.

Неумеха Цуна.

– Ты – мой сын, – мягко произнесла Нана.

Цуна сморгнул набежавшие на глаза слезы. Горло сдавил судорожный спазм.

– Так что нет, – улыбнулась Нана, и в голосе ее вновь зазвучала привычная беззаботность. – Не злюсь. Если бы я злилась, то отправляла бы твоего отца во время приездов спать на диванчике. С другой стороны, он бывает дома так редко, что отправить его на диванчик означает наказать в первую очередь себя…

– Мам! – воскликнул Цуна. – Я не хочу этого слышать!

Чувствуя, как полыхают кончики ушей, он принялся за суп.

Наверное, Реборн и в самом деле прав: пора перестать выпячивать свою травму. Что бы ни думал о Цуне отец, что бы ни думали о нем другие люди, это не имеет никакого значения.

У него ведь есть мама.

Следующие несколько дней Реборн почти не появлялся дома. Цуна понятия не имел, чем тот занимался – наверное, скупал души оптом – но искренне радовался его отсутствию.

Пока Реборн сеял ужас и панику где-то за пределами дома, можно было притвориться, что все идет как обычно, и провести вечер в обнимку с альбомом. Тем более что на этот раз у Цуны появилась куда более занимательная тема для рисования, чем привычные вазы с фруктами и теннисные мячики.

Цуна рисовал лица. Точнее, их составляющие.

Страница за страницей, он покрывал альбом разрозненными изображениями носов, губ, бровей, подбородков и глаз. Со стороны это походило на каталог запчастей для доктора Франкенштейна, из которых можно было сшить не одного, а целую армию искусственных людей. На полноценный портрет Цуна пока не замахивался, подозревая, что ему все еще не хватает сноровки.

Лето, всего лишь несколько дней назад казавшееся полностью загубленным, начинало обещать тихие вечера и скромные удовольствия живописи – портретной и не только.

Это была первая и главная в череде допущенных Цуной ошибок – он наивно позволил себе понадеяться на лучшее.

Реборн дал о себе знать уже на пятый день. Уставший после доставки Цуна спустился в кухню и обнаружил его за столом. Развалившись на стуле, словно большой ленивый кот, Реборн с довольным видом пил кофе. По спине у Цуны пробежал противный холодок. Довольный Реборн всегда означал неприятности.

– Цу-кун! – радостно окликнула мать, которая, вместо того, чтобы греметь кастрюлями, сидела за столом и, тоже потягивая кофе, читала газету. – Ты только посмотри!

Цуна бросил быстрый взгляд на передовицу, центр которой занимало фото пожимающего руку мэра Реборна, и натянуто улыбнулся.

– Отличный снимок, – соврал он. По его скромному мнению, улыбающийся в камеру Реборн демонстрировал слишком много зубов и, в общем и целом, выглядел так, словно собирался откусить чью-то голову. Интуиция нашептывала Цуне, что голова будет его собственной.

Открыв холодильник, он выудил бутылку «Покари» и потянулся за стоящим на полке стаканом. Значит, все эти дни Реборн наводил мосты к первым лицам города. Зачем? Какой прок ему вообще мог быть от Намимори? Что бы там себе ни думал Хибари, город находился у черта на куличках и не представлял интереса ровным счетом ни для кого.

– Снимок? – нахмурилась Нана. – Какой снимок? Ах, да, снимок! – она просияла. – Реборн, ты получился просто отлично.

– Я знаю, – кивнул тот самодовольно. – Получаться хорошо на фото, вопреки стараниям неумелых фотографов – один из моих многочисленных талантов.

Цуна только хмыкнул и плеснул немного «Покари» в стакан.

– В любом случае, забудь о снимке, Цуна, – велела Нана.

– С удовольствием, – криво улыбнулся тот. Реборн бросил на него тяжелый взгляд.

– Здесь есть статья!

– Статья? – с опаской повторил Цуна.

– Статья, – хищно улыбнулся Реборн.

Цуна снова посмотрел на газету, выловил в сплошной стене текста слова "Ренато Синклер", "Вонгола" и "конкурс" – и машинально попятился.

– Посмотри! – Нана практически насильно всучила ему газету. Цуна взял ее осторожно, словно она могла его укусить.

«Лучше бы и вправду укусила», – подумал он хмуро.

Статья оправдала все его худшие ожидания. Сочинивший ее репортер в витиеватых выражениях рассуждал о том, что если Намимори и не торопится в большой широкий мир, то этот самый мир отнюдь о нем не забывает. Ярким примером этого стал летний конкурс живописи, организованный для местных художников господином Синклером, являющимся не последним лицом в арт-концерне «Вонгола». В конкурсе могли участвовать любые ранее не выставлявшиеся работы. Победитель получал стипендию на обучение в лучшей школе живописи в Италии, одним из основателей которой и являлся вышеупомянутый арт-концерн. Заявки на участие принимались в течение двух недель. Мэр был более чем счастлив пойти навстречу…

Аккуратно сложив газету, Цуна вернул ее матери и незаметно вытер вспотевшие ладони о штаны.

– Очень интересно, – сказал он вежливо.

– И очень щедро, – сухо заметил Реборн.

– Разве это не прекрасная возможность? – буквально светясь от счастья, спросила Нана.

– Для кого-то, наверное, да, – пожал плечами Цуна.

– Цу-кун! Что значит «для кого-то»? – возмутилась Нана. – А для тебя?

– Мама, – скупо улыбнувшись, Цуна подошел и клюнул ее в щеку, – неужели ты хочешь, чтобы я отправился в Италию и жил там на одной только пицце… кстати сколько?

– Пять лет, – ответил Реборн. Голос его звучал совершенно бесстрастно.

– Пять лет, – повторил Цуна. – Исключено! Я не собираюсь жить пять лет на пицце!

– Есть еще спагетти, – мстительно добавил Реборн.

– Заманчиво, но я, пожалуй, воздержусь, – улыбнулся Цуна кисло.

– Цу-кун, и все же… – не сдавалась Нана.

– Мама, – Цуна решительно помотал головой.

– Ну, как знаешь, – сдалась та. – Пойду позвоню Саори-сан – помнится, ее внучка занималась графикой. Она должна обязательно… – бормоча что-то под нос, Нана вышла из кухни.

Реборн привстал и долил себе кофе.

– Я знаю, чего ты хочешь! – Цуна обвиняюще ткнул в него пальцем.

– Спокойно выпить кофе.

– Думаешь, я в это поверю?! Не играй со мной!

Реборн вздохнул и, протянув руку, впечатал Цуну головой в стол.

– Мой нос! – взвыл тот жалко.

– Помни, с кем говоришь, неумеха Цуна.

– Прости-прости, мне очень жаль!

Реборн прищелкнул языком и разжал пальцы. Цуна торопливо попятился к выходу, с тоской понимая, что о завтраке, наверное, придется забыть.

– Что бы ты ни задумал, – бросил Цуна перед тем, как задать стрекача, – у тебя ничего не выйдет!

Выпустив эту парфянскую стрелу, он кинулся к себе, собираясь запереться и – по возможности – забаррикадировать дверь. В спину ему летел издевательский смех Реборна.

Смеялся Реборн не зря – более того, он всегда делал это последним.

На следующий день по возвращении из школы Цуну приветствовали цветной флаер и немного помятый лист бумаги со штампом и кучей подписей.

– Что это? – спросил он, в глубине души уже прекрасно зная ответ на вопрос.

– Регистрационная форма, – Нана буквально светилась от счастья.

– Я не буду ничего подавать, – Цуна решительно покачал головой.

– И не нужно, – успокоила Нана. – Я уже все сделала за тебя.

– Мама!

– Цу-кун! – Нана строго погрозила ему пальцем. – Это ради твоего же блага. На этот раз я буду действовать решительно, как и подобает матери…

Цуна закусил губу – его снова начала терзать совесть. Если бы он был хоть немного более успешным… Если бы его оценки были лучше, если бы он так бездарно не потратил последние два года на никудышные наброски, может, тогда бы мама не чувствовала себя так, словно не справляется с его воспитанием.

– Ты отличная мать, – сказал он, с трудом проглатывая образовавшийся в горле комок.

– Нет, – грустно улыбнулась Нана. – Я не всегда оказываюсь рядом, когда ты в этом нуждаешься. Я не могу развеять твои страхи… – Цуна побледнел: значит она об этом все-таки думала. – Но это… это я просто обязана была сделать. Ты такой талантливый! И столько трудишься! Больше чем кто-либо другой. Постоянно сидишь в своей комнате, рисуешь и…

Цуна открыл было рот.

– Нет, не перебивай меня! Ты заслуживаешь этого! Заслуживаешь победы и этой стипендии! Я хочу, чтобы ты поехал в Италию! – Нана прижала руки к груди. – Хочу, чтобы ты увидел мир. Чтобы посетил множество интересных мест, нарисовал кучу замечательных картин, обзавелся оравой друзей! Хочу, чтобы ты жил без страха и сожалений! Сделаешь это для меня?

Цуна мог ответить «нет». Это было чересчур, она просила слишком многого! Он не мог, не собирался, не хотел! Но Нана была его матерью, единственным человеком, которого он любил и ради которого готов был стараться. И Цуна сказал:

– Да.

– Ты не победишь, – Реборн пил кофе. Опять. Цуна редко позволял себе быть язвительным – даже в мыслях, – но сейчас он с горечью подумал, что все очень правильно – черный кофе для человека с черной душой. Теперь, когда конкурс был объявлен, а вред – нанесен, Реборн вновь обосновался в доме, проводя большую часть времени на кухне за беззаботной болтовней с Наной. На месте Иемицу Цуна бы переживал. Мужчиной – объективно говоря – Реборн был интересным, да и Нана, несмотря на долгое замужество, оставалась женщиной хоть куда. Правда, сам Цуна на ее месте бежал бы от Реборна как от чумы, но в присутствии женщин Реборн скрывал свою дьявольскую натуру, демонстрируя взамен дьявольское же очарование.

– Не попробую – не узнаю, – буркнул Цуна, вгрызаясь в яблоко. Нана ушла к подругам, и обеда в ближайшее время не предвиделось.

– Зато я знаю, – снисходительно произнес Реборн. – Представляю, как расстроится Нана, – добавил он, словно говоря сам с собой. – Впадет в депрессию, будет засыпать в слезах…

– Хватит, – сжал зубы Цуна. – Я понял.

– Что-то на этот раз быстро. Обычно до тебя доходит куда дольше. Последний раз вообще потребовалось года два.

– Реборн!

– Неумеха Цуна.

– Ну, хорошо, – сдался Цуна. – Ты великий и всезнающий, и никто с тобой не сравнится!

Реборн приподнял шляпу.

– Как мне победить? – спросил Цуна.

– С твоим текущим уровнем – никак, – лениво ответил Реборн. – Порисуй еще годика три… Или даже нет, четыре. Может, тогда у тебя появится шанс.

– У меня нет четырех лет! – воскликнул Цуна. – Представлять картину на конкурс нужно через три месяца.

– Какая жалость, – поцокал языком Реборн.

– Да ты надо мной издеваешься! – возмутился Цуна.

– Нет. Для этого мне на тебя слишком наплевать.

Они немного помолчали. Реборн неспешно опустошал кофеварку, Цуна расхаживал по кухне, нервно покусывая губы.

– И что, нет никого другого способа? – спросил он наконец.

– Нет, – произнес Реборн с удовольствием. – Ну, разве что…

– Разве что «что»? – встрепенулся Цуна.

– Нет, тебе это не подойдет.

– Давай я сам решу, подойдет мне это или нет.

– Придется много работать.

– Я и так много работаю.

– Придется работать еще больше.

– Хорошо.

– Нужно будет освоить новые техники и манеру рисунка.

– Я справлюсь.

– И во всем слушаться меня.

– С другой стороны, четырехлетние тренировки звучат не так уж и плохо, – пробормотал Цуна.

Реборн закатил глаза и привычно отвесил ему оплеуху.

– Значит так, – начал Реборн. Цуна потер щеку и приготовился внимать. – Если ты хочешь победить с портретом…

– А я хочу победить с портретом?

– Не думаешь же ты, что сможешь победить с каким-нибудь натюрмортом. Фруктовые корзинки хороши в больничных палатах, а на конкурсах живописи предпочитают сильные и необычные работы. Что необычного в фруктах?

– Я всегда могу нарисовать овощи.

– Хочешь, чтобы я еще раз тебя ударил?

– Ну хорошо, я хочу победить с портретом.

– Так вот, если ты хочешь победить с портретом, это должна быть уникальная работа.

– Насколько уникальная?

– Единственная в своем роде. И чтобы ее нарисовать, тебе необходимо пройти крэш-курс по портретной живописи.

– Который будет включать в себя?..

– Рисование портретов, естественно.

– Чьих?

– Каких-нибудь… ярких и необычных людей.

Цуна скривился:

– То есть, я должен рисовать тебя?

– Льстец, – одобрительно кивнул Реборн. – В любом случае, меня ты рисовать не будешь – не дорос. Найди себе кого-нибудь попроще. На твоих полотнах должны быть запечатлены сильные эмоции или, скажем, какие-то оригинальные качества. Так что портреты старушек и молочников не подойдут, – безжалостно заключил он.

– И сколько этих портретов я должен нарисовать?

– Я скажу, когда хватит, – царственно кивнул Реборн.

– Ну да, – пробормотал разом погрустневший Цуна. – Я так и подумал.

Рассудив, что будет лучше уйти и не провоцировать Реборна на добавление к списку еще какого-нибудь возмутительного требования, Цуна направился в свою комнату.

Яркие и необычные люди с сильными эмоциями – причем в неограниченном количестве. И все это нужно было найти в Намимори!

Иногда Цуна жалел, что у них такой маленький и захолустный городок.

Впрочем, о том, что Реборн – друг их семьи, он жалел куда чаще.

Войдя в комнату, Цуна упал на кровать и устало зажмурил глаза. Долетающий от окна ветер шелестел страницами лежащего на столе учебника. Прогноз погоды объявил в городе штормовое предупреждение.

@темы: Katekyo Hitman Reborn

---

Вау!

16.11.2016 в 08:32

Пишет  Diary best:

Пишет  artslova:

Нервничать я уже начала на входе в парк Universal Studios.

Чем ближе вы подходите к Волшебному Миру Гарри Поттера, тем отчетливее слышите музыку. Ту самую, от которой у меня все сжимается внутри.
Я вижу замок, очертания Хогсмида. Слышу проникновенный OST из фильмов и понимаю - прямо сейчас воплощается мечта всей моей жизни. И я начинаю плакать.

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

Должна вас предупредить, локация Поттера в UNIVERSAL одна из самых огромных и находится на двух островах. Таким образом, вы можете отправиться из Хогвартса в Лондон к Диагон-аллее, на "Хогвартс-Экспресс", в котором вас будут веселить Фред и Джордж.
А так же из Лондона, обратно к замку и Хогсмиду, в сопровождении дементоров.

Острова Поттера , без сомнения, самая популярная локация в парке. Очереди хоть и выглядят пугающе, но в целом, вы довольно шустро попадаете на аттракцион или в лавку к Оливандеру, за волшебной палочкой. Большая заслуга создателей в том, что даже когда вы стоите в очереди несколько часов, ваш путь пролегает через замок, гостиную Гриффиндора, Гринготтс и тд. Вы просто не замечаете как летит время, потому что вас постоянно отвлекают декорации и актеры.

Расскажу немного о самом Парке. Находится он в США, штат Флорида, город Орландо.
Если соберетесь ехать, билеты можно приобрести online. Советую брать VIP, так как это позволяет посещать многие аттракционы вне очереди. Стоимость VIP TICKETS для двоих на 3 дня в парке нам обошлись в 560$

Так же в Парке есть локация Симпсонов, Трансформеров, целый участок для комиксов MARVEL, Мумия, Люди в черном, Назад в будущее и еще десятки (если не сотни) различных аттракционов, различные шоу с животными, театр ужаса, магические шоу и многое, многое другое.

Я с нетерпением жду, когда снова смогу вырваться в Юнивёрсал. Это самое удивительное место на планете, где все ваши любимые фильмы, сказки и герои оживают.

Свое | Не Бест? Пришли лучше!

---

03.10.2016 в 07:58

Пишет  Diary best:

Пишет  iskander?:

подборки иллюстраций из средневековых книг по астрономии:

Kometenbuch (Книга Комет), Флоренция, 1587 г.
Harmonia Macrocosmica (Небесный Атлас) by Andreas Cellarius, 1660 г.
Ten Depictions of Heavenly Phenomena by Maria Clara Eimmart, 1693-98
Карты Луны (Харриот, Де Рейта, Кассини, Марий, Доппельмайер), 17 - 18 вв.
The Codex of Christoro de Predis, 15 в.
Illustrated Astronomy by Asa Smith (1855 г.)
Giuliano Pesello. The Celestial Hemisphere, 1442 г.

De Aetatibus Mundi Imagines by Francisco de Holanda, 16 в.
Шесть дней творения мира из Нюрнбергской хроники (1493 г)

Подборка| Не Бест? Пришли лучше!

Неделя без комментариев

---

Восторг!

15.09.2016 в 20:31

Пишет  Ди Д. Дажедра:

Кулинарное порно

12.09.2016 в 17:20

Пишет  Моргаер:

Еда

---

11.09.2016 в 21:26

Пишет  Бастард:

"this is the money seb reblog and you will find money in the next 2 days"
"Это - денежный Себастьян, сделай перепост и ты найдёшь деньги в ближайшие 2 дня."

Сколько видела "писем счастья", но это - самое оригинальное

(c)

Обзорам

[L]Бастард[/L] - <a href="http://fortweyr.diary.ru/p210388305.htm">гифка</a> с "денежным" Себастьяном Стэном

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

О, как я ржалъ в свое время.

06.08.2012 в 16:22

Пишет  Miriam De Mar:

Спасибо  CherryLie, а то я бы клип еще месяц собиралась выложить. Все руки не доходили.

06.08.2012 в 16:55

Пишет  CherryLie:

Трудное детство в тени старшего брата

06.08.2012 в 12:40

Мы с  Miriam De Mar сделали таки юмористический клип (идея и творческое вдохновение принадлежат ей, я всего лишь материализатор). Ура! Первый клип по Тору )) ИМХО: такое чувство, что этот СТЭМ про них и был написан.

Название: Старший брат
Авторы: CherryLie и Miriam De Mar
Фандом: Тор
Видеоряд: "Тор" 2011
Звуковой ряд: СТЭМ команды КВН "Кембридж"

Смотреть на VIMEO